Понедельники 21 апреля, 28 апреля и 5 мая (классные часы) я посвятил рассказу о себе. Именно люди в мом возрасте пишут и публикую мемуары. И мемуарная литература пользуется большим успехом, наверное, не потому, что там описывается удивительные приключения автора, а потому, что это «живая история» - рассказ очевидца, не в пример интереснее учебника истории. А еще потому, что автор при этом получает возможность высказать свои взгляды и размышления по самым различным вопросам. Если эти взгляды и размышления находят созвучие в душах читателей это и есть та самая главная причина по которой эта литератур так востребована.
Недаром самая классическая из мемуарных книг так и называется «Былое и думы» - книга формировавшая мировоззрение миллионов людей моего поколения.
Мне «по службе» поручено вести воспитательную работу с 29 душами, и я взял на себя смелость использовать путь рассказа и воспоминаний о былом.
Этот прием позволил мне высказать целый ряд аспектов воспитательного характера не в назидательной форме.
Ну и что , скажут мне, дадут вам эти три часа; Вы их перевоспитали?
Во – первых, ни одна книга, и ни одна проповедь не может это сделать в одночасье. Библия не превратила атеиста в верующего, и никакой антирелигиозной пропаганде не превратить верующего в атеиста. Каждый оценивает книгу или изложение чьих либо взглядов в соответствии с уже имеющимся у него мировоззрением, если позволено употребить это высокое слово к мнениям учащихся. А во-вторых задачу я ставил вовсе не перевоспитать. Я обращался, в общем, к единомышленникам, к советским людям, отличающимся от меня возрастом, опытом. И, стало быть, к тем у кого мой рассказ мог бы обогатить. И, поэтому думаю,что пользы от этих часов было бы меньше, чем от других классных часов.
Ниже следует то о чем я говорил с учащимися в эти три часа.
Родился в 1912 году (дата вызвала возгласы удивления). Это больше, чем полвека до рождения моих слушателей. Это все равно что для меня беседа с человеком рождения 1860 года и даже ранее. Поскольку за 50 лет нашей разницы в летах на земле произошло изменение значительно больше чем 50 предшествовавших.
Итак, я родился при царе, на Руси, и так сказать, видел живого городового. Естественно, что мои первые воспоминания о которых есть смысл рассказать – это установление Советской власти и гражданская война. Город, в котором я родился – Астрахань. Дом, в котором мы жили, и где я появился на свет (тогда не было родильных домов) стоял как раз напротив крепостной стены (метрах в 20 от Астраханского кремля). В январе 1818 года Кремль занимали красногвардейцы, там находился ревком, там была Советская власть, а снаружи кремль был осажден белоказаками, так что город был в руках белых. Две недели Казаки штурмовали кремль, однако в тылу у них, на рабочих окраинах, в порту и на заводах формировались рабочие отряды. И вот, 6-7 февраля город огласился гудками заводов и пароходов: по единому сигналу все ворота кремля раскрылись и красногвардейцы пошли в штыки на белоказаков, а с тылу ударили рабочие отряды. Белоказаки были частью уничтожены, частью рассеяны или пленены, и 7 февраля считается днем установления Советской власти в Астрахани. Все это я узнал, когда вырос, гудки и стрельбу и как прятались обыватели в подвалах домов, скачущие отряды казаков помню.
Наш дом принадлежал домовладельцу Скадальскому, мы занимали квартиру в этом доме. Дом был большой квартирантов было много. Окна нашей квартиры смотрели на крепость. В один из дней во двор вошел отряд красногвардейцев из крепости. Мне тогда не исполнилось и шести лет, а брат был на год младше, оказались свидетелями такой картины. На площадке лестницы второго этажа стоял хозяин дома, а на ступеньках лестницы красногвардеец, требовавший, чтобы хозяин спустился вниз. Тут же как-то оказался и сын хозяина – взрослый парень. Он вступил в перебранку с одним из красногвардейцев и совершенно неожиданно для нас с братом, смотревших с раскрытыми ртами на взрослых, один из красногвардейцев выстрелил в него и убил. Дальше я помню дворницкую, где были собраны все квартиранты дома, посреди комнаты труп убитого, и плачущего над ним хозяина. В дальнейшем я узнал, что хозяин или его сын укрывали белых, то ли сами входили в состав белых отрядов. В результате дом был реквизирован, все квартиранты были выселены (всем было дано другое жилье), нам досталась другая квартира на Сапожниковской улице, где мой брат проживает по сей день.
Это тоже был большой дом. До революции его заселяла семья какого-то богатея, (говорили, что вся семья сбежала за границу), после революции дом поделили на 10 квартир. А название улицы я упомянул потому что с фамилией Сапожниковых связан такой любопытный факт: это был купец рыбопромышленник, у которого искусствоведы обнаружили подлинное произведение Леонардо да Винчи «Мадонна с цветком». Сам Сапожников и не подозревал, какое чудо он случайно приобрел. Картина по наследству перешла его дочери, вышедшей замуж за архитектора Бенуа. И вот в 1914 году Эрмитаж приобретает эту картину у нее- Сапожниковой – Бенуа. Даже в масштабах Эрмитажа эта картина одна из самых ценных сокровищ. Другое название этой картины «Мадонна Бенуа». Когда я смотрю эту картину в Эрмитаже меня каждый раз подмывает похвалиться, что эта картина была найдена на моей улице.
С 7 февраля 1918 года Астрахань навсегда становится Советской. Она не попадала в руки белых ни на один день, как многие другие южные города России. Хотя всю вторую половину 1919 года Астраханским большевикам пришлось отражать натиск белогвардейских и белоказачьих войск.
Астраханскую оборону возглавлял С.М. Киров. Была создана 11 армия, мне это наименование близко тем, что в штабе этой армии машинисткой работала моя мама. Мама была членом партии и не раз видела Кирова. А отец был рядовым красноармейцем и участвовал в боях и походах 11 армии. (Интересно, что мой сын тоже служил в 11 армии, но уже нынешней). Отец много рассказывал о героике тех дней. В нем удивительно сочеталась и еврейская религиозность, приверженность к дедовски обычаям и принятие нового – советского, не всего, конечно. Он не мог согласиться с безбожием коммунистов и вообще был далек от коммунистических идей. Он ненавидел царские порядки за открытый государственный антисемитизм, за погромы и говорил, что война против буржуев – черносотенцев – справедливая война. Он вернулся из госпиталя переболев сыпным тифом. Вши, и самый тиф, были бичом тех лет. Из-за сыпняка входило из строя больше бойцов, чем от вражеских пуль.
Сейчас даже трудно себе представить, какая это была беда в стране. Ко вшам привыкли, даже не стеснялись: на людях вычесывали волосы частым гребешком и давили вшей. Обычная картина: на крылечке сидят две девушки, голова одной на коленях другой, занимается «охотой» в волосах первой. На стенах лозунги «Победим вошь, или вошь победит социализм». Государство объявило всенародную борьбу со вшивостью. На вокзалах, пристанях, на предприятиях - санпропускники. Только по справке из санпропускника пропускали на пароход, на работу и т. д. А в санпропускниках давали зеленое мыло, и одежду выжаривали. И победа пришла. Борьба была трудной, я помню, что санпропускники были даже в 1936-38 годах, но это было уже редкостью. В Великую отечественную войну ничего похожего уже не было. В ленинградской блокаде, когда не работал водопровод и канализация и санитарное состояние города оказалось прямо таки катастрофическим, вшивости все таки не было. Почему же удалось победить вошь? Не думаю, что вся причина в государственных мерах. Основное, по-моему, что в борьбу включился каждый человек. Людьми овладело понимание позорности, стыда этого явления. Сама слово вошь стало вызывать содрогание. Вот это отношение и обеспечило победу.
Вот бы так с курением и водкой! Десятки высказываний я слышал о новой беде, нависшей над человечеством. Среди них и ехидные: «А почему государство выпускает водку, рекламирует сигареты?». Ну что на это ответить. Если бы это зависело от меня, я бы ввел сухой закон, конечно не единым актом, потому что при существующем состоянии дел это оказалось бы большой психической травмой для миллионов и миллионов людей, но к такому закону бы вел. Понято, что возникло бы подпольное производство самогона и другие злоупотребления, и все-таки пьянства было бы меньше. Те, кто пьют потому что водку легко достать, а нет ее так и не надо, не станут пить. Но главное все-таки не «Сухой закон», а опять-таки отношение. Если бы в психике большинства людей утвердилось бы сознание, что пьянство – позорно и стыдно, ели бы люди стали бы этого стыдиться и считали бы позорным, так скажем как выйти нагишом на улицу, пьянство было бы побеждено. Но как это сделать? Это большой вопрос всенародного масштаба. Но как хотелось, чтобы этот вопрос был бесповоротно решен, в масштабе нашей группы. Пока что случав пьянства в нашей группе не было. Но отношение? А оно все решает.
Вернусь в 1921 год. Голод
Голодающим России была даже организована международная помощь. Одним из организаторов этой помощи был знаменитый норвежский исследователь Арктики Фритьёф Нансен. Организация была американской и называлась «Ара».
Это было в 1921 году. Я помню тысячную толпу голодающих детей, родители которых пришли вписать их в число тех которым такая помощь должна быть оказана. Единственным критерием был вес при данном росте. Выше какой-то там норме не проходили, ниже вписывали в список. Мы с братом в список попали, были прикреплены к столовой и каждый день один раз получали насколько ложек маисовой каши и по два ломтика удивительно белого хлеба. Миски с кашей вылизывали потом счастливые бежали на волгу купаться. Мир вовсе не казался нам ужасным. Все представлялось так как будто, так и должно быть. Помню (это было еще в 20-м году), на тротуаре сидел нищий, неподалеку валялся один миллион рублей (одной бумажкой такого достоинства). Никто его не берет. Я поднял эту бумажку и положил ему в шапку, куда прохожие подавали. Он выругал меня и демонстративно выбросил этот миллион, Подавай ему не меньше 10 миллионов.
Но вот наступил НЭП, удивительное и противоестественное время. С одной стороны, стало легче. Как о очень быстро появились магазины продуктовые и промтоварные, все больше частные, но и государственные и кооперативные. Конкуренция государственной кооперативной торговли с частной. Появилось и мороженое и пирожное. Голод ушел в прошлое. А с другой стороны, хотя мне было 10-12 лет (1922-24 годы), отлично помню огорчение НЭПОМ. «А где же мировая революция?», «За что боролись», «Опять торговцы и частники в почете», «Какая же это рабочая власть» и т.д. и т. п. Конечно диктатура пролетариата давала себя знать: нэпманы платили большие налоги, они были лишены избирательных прав, рабочие пользовались преимуществами во всем. Я был счастлив, что мы были не нэпманы.
Несколько слов о моих родителях: Отец родом из Темир-хан- Шуры (ныне Буйнкаск) в Дагестане из семьи ремесленников по кож из бараньих шкур. Дед почему решил приобщить сына (моего отца) к другому ремеслу, послал его в Астрахань, где он поступил в учение, в жестяницкую мастерскую, в которой их оцинкованного железа изготовляли ведра, тазы, уличные фонари. Дочь хозяина жестяницкой мастерской это моя мама. Два деда дагестанский и астраханский поженили своих детей, не спрашивая на это их согласия. Во всяком случае, я знаю, что моя мать была против этого брака, однако подчинилась. Она, две ее сестры и брат считали себя интеллигентами, и, хотя они не получили постоянного образования (не знаю где и что он закончили), я думаю, что они имели на это основание. Во всяком случае они тянулись к культуре, к знаниям, что отражалось в их речи и манерах (не напускных, что высмеивалось в комедиях), а подлинных). У дяди была замечательная библиотека классиков, комплекты журналов «Вестник знания» за многие годы. Трехтомная энциклопедия издания 1905 года, в которой я к своему удивлению нашел такие фамилии как Ульянов (Ленин), Карл Маркс, Энгельс. Статьи были в благожелательном духе.
А отец мой был почти неграмотный. Он учился в Дагестане, только в еврейской школе «Хедере» при Синагоге и там параллель с еврейской религиозной премудростью его научили читать и писать по-русски (кое-как). Отец был исключительно добрым и мягким человеком и ни в чем не перечил своей жене. В результате семья оказалась довольно «кривобокой». Безраздельным главой семьи, а для нас, детей, и авторитетом была мама. Из попыток отца приобщить нас к вере или хотя бы к еврейскому языку абсолютно ничего не вышло. Когда ч вырос, мне было стыдно перед отцом. Что я не знаю еврейского языка. Этот язык ни сколько не зазорнее любого другого и евреям тоже есть чем гордиться и в своей культуре и в истории (к вопросу о национализме и интернационализме я еще вернусь). Что касается веры, под влиянием мамы и советской школы я как буд то родился в безверии и атеизм для меня абсолютно естественен.
Однако из попыток мамы осуществить ее планы тоже ничего не вышло. Деды хотели видеть нас умельцами ремесленниками. Дядя агитировал за науку, за учение, а мать мечтала видеть меня человеком искусства (хоть какого –нибудь). И вот отдает она меня в балетную школу (ничего не получилось). В театральную студию (Я играл в спектакле «Синяя птица» Метерлинка». Я забастовал и наотрез отказался посещать студию. Дальше была попытка учить меня игре на пианино, и здесь ничего не получилось. Всему виной мое нежелание, джа и дома у нас пианино не было. Конечно я теперь об этом жалею. Как жаль, что в детстве так много упрямства и так мал понимания и такая глухота к словам и доводам старших. Мой брат, сейчас, уже выйдя на пенсию купил пианино, чтобы можно было учить внучку, а внучка не хочет упрямится, и брат учится сам: на старости лет научился неплохо играть.
Но в одном виде искусства я не протестовал – живопись. Я любил рисовать и мам отдала меня в художественную студию. И то что я не стал художником по профессии, это уже не мое к этому сопротивление, а обстоятельства. Студия была замечательная. Руководил ей глубокий-глубокий старец, художник Власов – гордость Астрахани (картинная галерея в Астрахани носит его имя). Это был художник по своим вкусам принадлежавший к прошлому 19 веку, даже не передвижник, а классик, хотя он ученик знаменитого передвижника Перова. А не менее знаменитый художник Кустодиев (Астраханец) учился у Власова. Так что у Власова учился Кустодиев и я (как видите юмором может быть и факт). Полтора года учебы в студии много мне дали. И хотя так и не стал художником, Третьяковка, Русский музей и Эрмитаж, мне очень и очень близки.
А теперь намного о школе. Для меня первый раз в первый класс было осенью 1919 года. Тяжелейшее время. И школа была еще частной, школа Димбицких, точнее школа была национализирована, но ее владельцы Димбицкие остались в ней учителями и фактическими хозяевами. Учился я плохо. Из-за голода и холода внимание рассеивалось, у меня были обморожены руки и пальцы ног, главное, что от холода негде было спрятаться. Было холодно как на улице в школе и дома. Правда дома папа соорудил «буржуйку» и железную печурку, у всех тогда были такие. Оставалось лишь охотиться за топливом. Это было очень сложно. Но однажды хлопотами мамы (я уже упоминал, что она работала в политотделе 11 армии машинисткой), нам доставили воз каких-то чурок. То-то было жарко, когда горела печурка. Но она тут же остывала, тепла не держала совершенно, а чурки таяли как сахар во рту.
Самым слабым участком в моем образовании была самая простая грамотность. Я школу закончил и институт, и очень много за свою жизнь исписал бумаги, но и сейчас я не уверен грамотно ли я написал ту или иную писульку. Вернее, уверен, что ошибки есть, но часто просто даже некогда проверить написанное. Зато самым сильным участком было чтение. Читать научился еще до школы и это стало моей страстью. Стеснительный, замкнутый некоммуникабельный, я погружался в иной мир и ничего другого для меня в этот момент не существовало. Тогда еще не было книг Маршака, Михалкова, сказок Шварца, они приносили радость уже моим детям. А перечитывал народные сказки, просуществовавшие века, сказки братьев Грим, Перо, Андерсена. Потрясающее впечатление произвела сказка о Синей бороде, уничтожавшего своих жен. А потом пришли книги приключенческие. Любимые авторы: Майн Рид, Фенимор Купер, Луи де Бусинар, Жюль Верн и др. Книги о путешествиях, фантастика, словом, как у многих в этом возрасте. И все-таки что не так как у других.
